Свадьба в САФИСЕ ( чеченский рассказ )

Мансур выключил компьютер, медленно встал, прошелся по комнате и остановился напротив зеркала. Посмотрел на себя в профиль, фас, пальцем провел по носу, поморщился, шумно втянул воздух. Вытащил из левого кармана брюк капли для носа и, закинув голову назад, пшикнул пару раз. Опять втянул воздух, со свистом продышался.

Мансур был высок, широкоплеч, прекрасно сложен, словно выточен из камня. У него было удлиненное, бледное лицо, ровная гладкая кожа, красивые зеленовато-серые глаза, коротко остриженные светлые волосы.

Взгляд упал на небольшую изящную этажерку викторианской эпохи, на которой стояла бронзовая фигурка боксера. Он с любовью посмотрел на свое сокровище. Маленькая бронзовая фигурка крепыша-боксера в сверкающих перчатках, со сведенными к переносице бровями, была самая любимая награда Мансура.

Первый бой, скандирующие с восторгом студенты и даже преподаватели университета, где учился Мансур, спортсмены и, конечно, толпящиеся у ринга любители этого жестокого вида спорта. Мансур оторвался от воспоминаний и, потянувшись, взял фигурку в руки. Каждый мускул бронзового боксера словно золотом отливал. Он будто вновь оказался на ринге.

После разминки под нашид Юсефа, Мансур направился к месту боя. Сбросив халат, раздвинул канаты и оказался на ринге. Высокий, под метр девяносто, пританцовывая на длинных мускулистых ногах, как это делал его кумир Мохаммед Али, он легко, как пушинка, кружился по рингу. Первая нервозность ушла, и он вел себя так, будто это его десятый бой. Горячие глаза земляков, их крики вселяли такую уверенность, что ради них он готов был разорвать любого бывалого боксера.

«Мансур! Мансур! Давай! Ну…» — слышится ему. Он посмотрел в ту сторону, откуда раздавались крики. Его земляки, горячие парни, у которых от азарта ходили желваки, не слыша собственного голоса, кричали ему:

— Дай ему! Поломай!.. Уложи его!.. Ты должен победить…

Мансур улыбнулся в толпу, кивками обещая победить, и повернулся к противнику лицом. Это был детина со стальными челюстями и пудовыми кулаками.

«Ты — техничный боксер, ты создан для бокса, у тебя все получится», — голос тренера. За спиной километровые пробежки, изматывающие тренировки, спарринги. А то, что в Чечне не занимался боксом, что слишком поздно выходит на ринг, он отметал в корне. Да, нельзя было ему давать «задний ход». И если вместо этого громилы выйдет на ринг циклоп, он будет драться!

Раздался гонг, обменялись ударами перчаток, и бой начался. Мансур кружился по рингу, контратакуя противника, не давая ему приблизится . «Врежь ему… врежь в лоб!» И то ли от криков, то ли еще от чего, противник вдруг сделал один неверный шаг, и этого хватило, чтобы Мансур выпустил свой кулак в голову боксера. Удар левый прямой был настолько сильный, что этот громадина покачнулся и затем со всей тяжестью тела обрушился на ринг. «Аллах Акбар!» раздались в зале крики. По телу Мансура пробежала дрожь, чаще забилось сердце, наполняя его ощущением победы и еще большей смелостью. Мансур прикоснулся губами к перчаткам, сделал несколько мнимых ударов в сторону своих земляков и снова закружился, играя крепкими мышцами тренированных ног.

— Мансур, Мансур, Мансур! — выкрикивала заведенная игрой толпа.

Удары кувалдой по шине весь прошедший год было любимым упражнением Мансура, которое, судя по результату сегодняшнего боя, здорово ему помогло. Тем временем судья, наклонившись над боксером, вел счет, ловко загибая пальцы вытянутой руки.

— Ван, ту, три, фор, файв, сикс… — считал рефери. На счет «сикс», боксер, тряхнув головой и смущенно оглядываясь по сторонам, приподнялся. Когда понял, что был поражен, с яростью ринулся в бой и первым ударом послал Мансура в нокдаун. Казалось не на жизнь, а на смерть дрались оба боксера. Помнит Мансур, как фонтаном била из носа кровь, как сыпали из глаза искры, как тяжелые удары опускались на его тело, и как он обеими руками пытался защитить то голову и лицо, то широко расставлял локти, защищая корпус. Из рассеченной брови, заслоняя свет, сочилась кровь. Но чем сильнее его бил напарник, тем яростнее становился Мансур. Мысль, возникшая у противника перед боем, сравнять Мансура с землей, улетучилась, и теперь он думал только об одном, выиграть у чеченца хотя бы по очкам. Но не получилось. Бой был тяжелый. И Мансур его выиграл. Это бронзовая фигурка боксера и сломанный нос были тому свидетели.

Мансур поставил фигурку на место и взял стоявшую рядом коробку, обитую кроваво-красным бархатом. Внутри нее — медаль, которая так же дорога, как и все остальные награды.

Победа в Шотландии, в Уэльсе, и титул чемпиона Англии. В тишине комнаты Мансур отчетливо увидел свой последний бой, себя на ринге, с заплывшими щелками глаз, упорно старающегося разглядеть награду.

Теперь все позади. Он вновь приблизился к зеркалу, пригладил взлохмаченные светлые волосы, надел висевший на спинке стула пиджак, и прежде, чем выйти за порог, подошел к окну. День был теплый, не по-осеннему ярко светило солнце, а для жителей туманного Альбиона этот день был целым подарком судьбы. Такая благодатная погода здесь большая редкость! Он посмотрел направо, на высокую башню, отстроенную в эпоху викторианского стиля, затем налево. Этот дом притягивал его внимание. Величественные, выложенные из мрамора ступени, широкая входная дверь из благородного дерева. Дом напоминал ему его родной дом, оставшийся в далеком Грозном. Теперь он почти стерт с лица земли. Там даже руин не осталось, как сказали ему. А этот стоит веками и, дай Бог, чтобы стоял вечно!

Мансур отошел от окна и оглядел свою неуютную комнату. В углу — строго застеленная кровать. У изголовья, в позолоченной раме, на черном бархате красуется витиеватая надпись, выполненная золотой арабской вязью. Рядом висит бутафорский кинжал, подаренный одним из участников чеченского танцевального ансамбля, гостившего у него в Лондоне. Этот кинжал как напоминание о великих легендарных предках, об их сражениях и победах. При мысли о предках его сердце наполнилось гордостью. Мансур посмотрел в застывшие глаза висевшего на стене чучела головы волка, когда-то могучего и бесстрашного. Было ощущение какой-то непонятной связи между ними. На мгновение ему даже показалось, что волк читает его мысли. Мансур нехотя отошел от стены и снова приблизился к окну.

Все так же светило солнце, и, тихо шурша, падала с деревьев листва.

— Пойду, прогуляюсь, грех в выходной день сидеть дома,- вслух произнес Мансур и, сняв щеткой пыль с черных, слегка стоптанных туфель, вышел, хлопнув дверью.

Во дворе он бросил взгляд на автомобиль, стоявший у крыльца, с мыслью завести машину, но тут же передумал. В субботний день может быть проблема с парковкой, да и заводится она с капризами. Машина по английским меркам была далека от идеала. Но пока он мог себе позволить только такой, как этот «BMW». Все заработанные деньги оседали на его банковском счету, часть которых уходила в Чечню, для нужд родни, а по мусульманским праздникам, как мог, помогал малоимущим соотечественникам.

Он направился в центр Лондона, благо идти совсем недалеко, а при такой погоде одно удовольствие. Неспешно шагая, Мансур дошел до первой станции метро, спустился по эскалатору вниз. Поезд шумно остановился у перрона и принял в свое железное нутро ожидавших его пассажиров. Проехав две остановки, Мансур вышел.

Прохожие, беззаботно прогуливались по залитым солнцем тротуарам, сидели за столиками кафе, все еще располагавшихся под открытым небом, благодушно потягивая горячий ароматный напиток. По большей части это был городской люд. Подростки с волосами, крашенными в яркие цвета, модная молодежь с вихрастыми прическами. Одетые совсем по-летнему туристы и степенные английские денди, облаченные в розовые и красные пуловеры и дорогие костюмы. До блеска начищенные туфли, аккуратно зачесанные волосы, и тот неброский шик, который выделяет этих денди из толпы. И вся эта человеческая масса текла и наслаждалась, неожиданно вернувшимся в этот день, летом, любуясь тротуарами, сплошь усыпанными желто-красной листвой.

Мансур медленно двигался вместе с толпой. Невольно вслушиваясь в чужую ему английскую речь, останавливаясь глазами на богатых витринах магазинов, мысленно он все же был в далекой родной Чечне, в городе своего детства, самом прекрасном городе на земле. Мансур, конечно, знал, что Грозный сильно пострадал от бомбежек. Ведь он столько раз видел по телевизору эти ужасные кадры опаленного войной города. Больно было смотреть, как покрывались пеплом пожарищ разрушенные дома. Его сердце обливалось кровью, когда на экране телевизора он видел беженцев с узелками, покидающих обжитые жилища.

С тех пор прошло немало лет. Война закончилась, теперь в Чечне мир! И сейчас этот край будто бы экономического благоденствия. Чуть ли не золотой дождь сыплется с неба на головы тех, кто случайно выжил в этой бойне. Выходит, что нынче нет лучшего края для мирной и спокойной жизни. Такими и другими далекими от истины заверениями отличалась как местная, так и столичная власть Чечни. И при этом, так называемая, местная власть, не гнушалась ничем. «Приватизировать» жилье местных жителей, избежавших войны, считалось делом благим. «Нечего разъезжать по Европам!» — кричали те, кто зарился на чужое.

Слышал Мансур также о том, что вроде Грозный отстраивается заново и, дескать, будет он во сто крат краше прежнего. Никогда им не построить прежнего города. «Потемкинские деревни» — вот что строят сегодня в Грозном! А какой чудесный был прежде город! Там прошло детство Мансура и самые лучшие юношеские годы!

На бойкой улице, напротив одного из роскошных лондонских магазинов, Мансур зашел в кафе и заказал себе каппучино. Он медленно пригубил ароматный напиток и на его выразительных, твердо сжатых губах застыла пушистая белая пена. Перед глазами почти безостановочно двигались толпы праздных людей. Вот холеные, сытые арабы в белых длинных одеждах до пят. Головы их украшают национальные платки, поверх увенчанные кольцами. За ними вереницей тянутся их дети и жены, в их руках еле умещаются золотистые пакеты с дорогими покупками. Благодаря нефти, вчерашние погонщики овец — бедуины — сегодня превратились в «королей» и «принцев».

Для арабов Англия стала своего рода Меккой, хорошо еще, что не молятся в сторону Букингемского Дворца. Для кого-то нефть обернулась миллионными счетами в банке, а чеченская нефть для чеченцев превратилась в море крови и страдания. Каждый раз, видя ухоженных, как женщин, арабских мужчин с красными, сложенными бантиком, губами, Мансур испытывает возмущение.

Он перевел свой взгляд с этих «шейхов» на пожелтевшие макушки деревьев и сделал глоток обжигающего каппучино. Как никогда щедрое солнце разбрызгивало мириады лучей по тротуарам, отражаясь солнечными зайчиками на роскошных витринах богатых магазинов, яркими бликами играя на проезжающих «Бентли», на компактных дамских «Ситроенах» и «Мерседесах».

В другой раз, при виде этих роскошных машин, как у любого молодого человека, его сердце подпрыгивало бы к самому горлу, и кровь в висках стучала бы чаще. Но сейчас оно было занято другим. Его неумолимо влекло на развалины Грозного, туда, где он когда-то жил. И сердце печально блуждало по разрушенным коридорам родной школы, стадиону «Динамо», саду имени «Первого Мая».

Его мысли прервал звонок мобильного телефона.

— Алло! Алло! Мансур, это ты?

— Да. Как дела, Алибек?

— Ничего, пойдет. У тебя как Мансур? Хвала Всевышнему! Дай Аллах, чтобы не было хуже!

Мансур, слушая речь бывшего одноклассника, который не часто баловал его звонками, думал, простой ли это телефонный звонок? Не дай, Всевышний, услышать плохую новость! На протяжении двенадцати лет столько раз от телефонных звонков сжималось его сердце! Столько раз приходилось слышать вести, леденящие в жилах кровь! Один за другими в концлагерях сгинули его одноклассники. Одни стали при обороне Грозного шахидами, другие ушли в горы.

Мансур после школы в 1994 году уехал на учебу в Оксфорд. Месяцем позже Россия начала войну против Чечни. Как когда-то бездарный генерал Ермолов с 250-тысячной армией и другие генералы воевали в течение пятидесяти лет против 20 тысяч горцев, так и теперь целая российская армада начала войну против крошечной чеченской армии и позорно ее проиграла. Но тщетно тогда старался семнадцатилетний мальчишка полностью сосредоточиться на занятиях. Старался не замечать сытых, не обремененных войной англичан, живущих привычной, размеренной жизнью и после занятий в колледже уходил в парк, где по зеленой лужайке, беззаботно чирикая, прыгали воробьи, где резвились счастливые дети, и долго сидел, погруженный в тяжелые мысли.

Неумолимо быстро пролетело время. За спиной два колледжа и диплом Брукса. И факультет выбрал такой, чтобы затем, вернувшись в Грозный, мог принести пользу Родине. И он непременно вернется! Зов земли, зов предков стучит в его сердце! С этим он засыпает ночью, с этим просыпается утром. Мысль о том, что однажды он проснется не в холостяцкой квартире, снятой в Лондоне, а в своем доме в Вишневом переулке, недалеко от центра Грозного, заставляла учащенно биться его сердце. Одно название улицы чего стоит! Вишневый переулок… Красиво звучит!

— Мансур! Мансур! Ты что пропал? Не слышишь меня? — настойчиво спрашивал Алибек. Мансур встрепенулся, и вновь снова ответил другу:

— Я слушаю тебя, Алибек. Просто связь пропала на время, — объяснил он другу свое замешательство.

— Мансур! Я хочу пригласить тебя на свадьбу!

— На чью свадьбу, Алибек?

— На свою, на чью же еще? — рассмеялся в телефонную трубку школьный друг.

— О, свадьба это дело хорошее, — искренне порадовался Мансур за друга.

— Сможешь приехать? — спросил его Алибек.

— Какой разговор? Как это я не приеду на свадьбу школьного друга? По такому поводу грех не вырваться в Москву.

Мансуру исполнилось уже тридцать и все его попытки найти для себя невесту, пока не увенчались успехом. Он был в Бельгии, во Франции, бывал и в Норвегии, заезжал к другу в Голландию, но пока не находил ту единственную и неповторимую, готовую разделить с ним его судьбу на чужбине. Ему еще ни разу не попадалась та, которая запала бы ему в душу, лишила бы его сна и покоя, заняла бы все его мысли, завладела бы его преданным сердцем.

— Молодец, Алибек! Я тебя от всей души поздравляю! Немного припозднились мы, конечно, но эта война спутала нам все планы.

— Это ты точно сказал, — подтвердил его слова Алибек.

— Конечно, я приеду! — продолжал Мансур. — Но кто невеста, и как ты ее нашел? Блондинка она или брюнетка?- сыпал он вопросами.

— Она брюнетка. Как нашел? Родители посодействовали, — отвечал Алибек.

— Но красивая? Тебе нравится?- не отставал Мансур.

— Ну, как тебе сказать? Руки на месте, ноги тоже, кстати, не кривые, а так она, конечно, не красавица, но сойдет.

— То есть, как это — сойдет?

— Если ты хочешь знать, зацепила ли меня невеста за сердце? Совсем нет. Но есть много факторов, решивших дело в пользу женитьбы.

— И что за факторы, если не секрет?

— Она из хорошей семьи и род у нее такой, как и мой. Это и послужило главной причиной для выбора. Моя мать очень хорошо знает мать невесты, а сноху выбирают, ты знаешь, проверяя в основном женскую линию. И там все без сучка и задоринки. — Алибек сказал об этом с особым достоинством, ему, как и всем чеченцам, льстило то, что невеста имеет такую хорошую родословную. Мансур слушал друга, затаив дыхание. Алибек все говорил и говорил, пока Мансур не прервал его очередным вопросом.

— Но как ты можешь жениться без любви?

— Стерпится — слюбится, не я первый так женюсь, и не я последний, — удивляясь глупым вопросам Мансура, ответил Алибек.

— Да и вообще, Мансур, чтобы и овцы были целы и волки сыты, так не бывает в жизни! Если хорошего рода, то не обязательно внешность должна быть приглядная. А если красавица, бывает, происхождением не может похвастаться. Вот так, дружище!

Мансур молчал. А друг все говорил.

— Но меня радует, что невеста домашняя. Не шаталась по всяким клубам и кафе, как бесхозная. Никто не скажет, что ее видели там-то и там-то. Кушать готовит хорошо, ведь я такой гурман в еде! Ее заодно подкормлю. Ведь она такая тощая! Нарастет мясо, нальется соком и будет в самый раз! Пусть не блещет красотой, но я знаю, что моя будущая жена даже в булочную за круассанами не ходила без сопровождения мамаши. А это очень важный фактор!

Мансур, слушая друга, весь превратился в слух.

— Есть еще один немаловажный фактор, который сыграл свою роль в выборе невесты, — продолжал Алибек.

— Какой?

— А то, что она из богатой семьи.

«Но ты ведь сам не бедняк, ведь у твоего отца бабки немеряные!», хотелось сказать Мансуру, «хоть ты сам и тунеядец», но не стал этого делать.

— Все-таки, бабки есть, — отвечал Алибек небрежным тоном. — Я вовсе не зарюсь на ее добро, но зато знаю, что не придется кормить всю ее родню, будь она нищая. Это никак не входит в мои планы и тем более в планы моего отца.

— Ах, вот оно что? Я смотрю, ты все заранее рассчитал и предусмотрел.

— А как же?

— А брачного контракта не подписывал случайно?

— Зачем обижаешь меня, Мансур? Какой брачный контракт? Мы — чеченцы, в конце концов, а не какие-нибудь сумасшедшие голливудские клоуны.

— Да, конечно.

— Давай приезжай! Свадьба будет в «Сафисе», в самом крутом ресторане Москвы! Круче просто не бывает! Будем гулять на двести тысяч «баксов»! Будет самая лучшая чеченская эстрада, будут танцы до самого утра! Спиртное будет литься рекой! Вот где будет выход для адреналина!

— Двести тысяч «баксов»? — машинально переспросил друга Мансур.

— Да, двести тысяч «зелеными». Накануне там играли уже свадьбу Хакимовы. Им обошлось, говорят, в стольник, но мой «фазер» решил их перещеголять. Отец навел справки, у них было триста душ людей. У нас будет шестьсот. И, главное, будут очень важные персоны из числа наших «старших братьев».

— Не понял тебя!

— Два русских генерала! Это сейчас приветствуется и поднимает имидж хозяина торжества. Время-то нынче другое, Мансур! У нас тут идет своего рода соревнование, кто кого перещеголяет, и на чьей свадьбе больше русских генералов будет! Ха-ха-ха! — захохотал снова Алибек.

Но оглушенный названной суммой в двести тысяч долларов, Мансур не слышал друга, он прикидывал, сколько будет это в переводе на фунты. О, Аллах! сто тысяч фунтов стерлингов! За одну свадьбу в «Сафисе»! Да это просто кощунство! Это необдуманное расточительство! Это моя двухгодичная зарплата в солидной английской строительной компании!

Ему вдруг вспомнилась скромная свадьба сына английского лорда в небольшом средневековом замке в тесном кругу самых близких друзей и родственников. Вспомнил он также и о скромном подарке миллиардера-отца сыну. Банковская карточка ценностью в тысячу фунтов. «Когда я женился на твоей матери, мне и десяти фунтов никто не подарил. Да и не считал я, что мне кто-то чего-то должен! Я всего добился сам, чего желаю и тебе, — произнес отец, вручая сыну, как бесценное сокровище, глянцевую банковскую карточку.

Но чеченцы решили перещеголять английских лордов, немецких бюргеров и итальянских всемогущих «донов»! Алибек тем временем, распалившись, продолжал строчить как из пулемета.

— Пока ты там, после своего отъезда из Чечни, грыз гранит науки, мы тут бегали под бомбами, с нуля начинали жизнь, еле выжили от «зачисток» московской милиции вклинились, втерлись в узкую щель, и нашли свою нишу. Пока ты любовался

Лондоном и Биг-Бэном, мы зверски устали. Устали от войны, от упертых боевиков, от федералов, чтоб им ни дна не покрышки, и теперь хотим праздника! Нашим милым женщинам, нашим дамам, нашим бедным девушкам, разбросанным по городам Европы, хочется праздника и зрелищ! Им хочется танцевать! Они хотят влюбляться, выходить замуж, рожать детей. Вот мы и стараемся! Наши красавицы-девушки, которым нет равных, со свадьбы уведут много женихов! Разве это не благое дело?- вопрошал Алибек.

Мансуру ничего не оставалось делать, как согласиться с другом, взять билет авиалинии «Бритиш эрвейс», благо он мог себе это позволить, а не лететь принципиально «Аэрофлотом» и на месте — «фейс ту фейс»! — поговорить с Алибеком.

— Мансур! Где ты там? Опять пропал!

— Я слушаю тебя.

— Ну так как? Приедешь?

— Приеду, приеду, конечно, но меня смущает одно обстоятельство!

— Что тебя смущает?

— Спиртное! Я никогда его не пробовал, и пробовать не собираюсь. Но даже присутствовать там, где спиртное льется, пусть не рекой, а маленькой струйкой, это не по-мусульмански! Я думал, что дурная привычка старшего поколения, позаимствованная от наших «старших братьев», давно канула в Лету!

— Ты что, Мансур, это живее всех живых! Разве можно предать забвению хорошие привычки? Какая же свадьба без спиртного? Без легкого дурмана в голове, когда любое море кажется по колено! Ты эти свои штучки оставь в Лондоне, Мансур! Я смотрю, чем дольше ты живешь вдали от родины и нашей первопрестольной, тем сильнее в тебе проявляется религиозный фанатизм, и, если хочешь знать, даже исламский экстремизм. Мы — мусульмане, Иншаалах1! Каждый день совершаем пятикратную молитву, ходим по пятницам в мечеть, но когда представится нам удобный случай, свадьба или день рождение друга, не прочь пропустить пару рюмок. Мы светские люди, Мансур!

Конечно, спорить с другом Мансур не стал. Да и не видел в этом никакого резона. Закореневшего в определенных привычках друга, ведущего тот образ жизни, к которому успели привыкнуть многие осевшие в Москве земляки, Мансур переубедить не смог бы. Алибек спорил бы до потери пульса, да и не было у него желания разубеждать упрямого друга. Зато было огромное желание поехать на его свадьбу, испытать свое счастье.

Друзья попрощались, Мансур допил остывший кофе, расплатился с официантом и, размышляя о том, что только что услышал, медленно пошел к себе на квартиру.

Погожим сентябрьским днем Мансур стоял в окружении друзей перед рестораном «Сафис», в Москве. Роскошные автомобили самых известных иностранных марок, сверкая полированными боками, один за другим припарковались на стоянке. Взволнованные чеченские парни, сверкая в улыбке белоснежными зубами, ловко выпрыгивали из машин и, довольные происходящим, направлялись к большой группе гостей, стоящей у крыльца ресторана… Легкая походка и гордая осанка, ставшая национальной особенностью, по которой чеченцев узнают везде!

Неиссякаемый ручеек молодых девушек в нарядных длинных платьях до самых пят, красивых, как богини, на высоких шпильках и в дорогих украшениях от всевозможных дизайнерских марок, под руки с мамашами чинно поднимались по ступеням «Сафиса». От буйства красок, от большего количества земляков, от нежных лиц молодых девушек, от всей этой красоты у Мансура зарябило в глазах. Он был искренне рад, был так счастлив и совсем не мог понять, отчего в его душе появилось ощущение тревоги.

«В чем же дело?» — спрашивал он себя. И только значительно позже, переступив порог роскошного, как Версальский Дворец, в сплошной позолоте, зала, он понял причину своего беспокойства. Мансур виновато отводил глаза от оголенных плеч и откровенных декольте присутствующих женщин. Его взгляд упирался то в округлое беломраморное плечо, то в оголенную спину, то в неприкрытую грудь какой-нибудь красавицы.

«Здесь, наверное, так и не придется выбирать невесту», с горечью в душе подумал Мансур. А как жаль!

Пролететь немалое расстояние из Англии, увидеть таких красивых девушек и не остановить ни на ком свой выбор«. И все же, преодолев смущение, он решился разглядеть блондинку с симпатичным личиком. Хотя ему показалось, что он ее уже где-то видел. Но сидевший за ширмой Алибек заметив интерес Мансура к девушке. Схватив его за руку, потащил его в свое укрытие.

— Не на ту смотришь, дружище! Если кто приглянется, то обязательно введи меня в курс. Эта блондинка тебе не нужна! У нее, после пяти наркозов, с головой не все в порядке.

Мансур удивленно посмотрел на друга.

— Она что, попала в автомобильную аварию и была при смерти?

Сидевшие за столом ребята знали всех девушек, кочующих с одной свадьбы на другую, в лицо, и считали свои долгом предостеречь новичка.

— Авария тут ни при чем! Просто у нее была не одна пластическая операция на лице, пока, наконец, из нее чуть не сделали голливудскую куклу.

Мансур от удивления даже присвистнул. Но тут самый бойкий из присутствующих парней по имени Зелимхан, указывая пальцем на девчат, начал перечислять, с кем не стоит иметь дело.

— Видишь вон та, симпатичная брюнетка, у которой рот словно вчера укусила оса?

— Ну, вижу.

— Так вот, у нее рот накачан какой-то дрянью! А вон та, в черном платье до пола, она переделала нос. Кстати, прежний нос у нее был намного лучше. Вон той, в оранжевом платье-разлетайке, сделали скулы и заузили глазки, ей хотелось иметь разрез глаз как у Скарлетт О Хара. А видишь вон ту зеленоглазую бестию, так знай, что у нее вставлены линзы, а свои глаза у нее карие. Вон та стерва, с черным конским хвостом, так волосы у нее натуральные. Но такая стерва! Танцует со мной, дразнит меня на каждой свадьбе, а ухаживания мои не принимает в расчет. — Зелимхан вдруг весь побагровел от гнева и, стукнув кулаком по столу, выкрикнул:

— Ничего, она будет знать, когда я ее схвачу в охапку, закину в машину и увезу!

Друзья посоветовали не делать этого. Ее папаша, верно служивший конторе с трехбуквенной аббревиатурой, может быстро найти и истребить его вместе со всем его родом.

— А что, я в огороде вырос? Что, у меня нет родни? — возмушался Зелимхан.

А молодежь тем временем развлекалась. Пили горячительные напитки, заедали жаренными на углях шашлыками, закусывали икоркой, блуждая шальными взглядами по лицам красавиц и по богато сервированным столам.

Отгремел танец первый пары танцующих и на сцену вышли две сестрички — эстрадные певички. В обтягивающих черных гипюровых одеждах, с широкими поясами, с огромными бляхами, усеянными крупными камнями, обе начали петь в несвойственной для чеченцев манере, кривляться и прыгать по сцене. Сестрички выкидывали такие кренделя, что даже подвыпившие ребята отводили глаза. Мансур совсем не смотрел на сцену, где все еще мельтешили певички. Его внимание было приковано к лестничным маршам.

Высокая девушка с пшеничными волосами, зелеными, как изумруды, глазами, степенно, под руку с матерью, поднималась в зал. Все взоры были обращены на эту молодую девушк. Ярко-малиновое платье из тонкого шелка с длинным шлейфом, еще больше подчеркивало ее стройную фигуру. Тонкая осиная талия была перехвачена черным лаковым поясом-корсетом. Пышная грудь вздымалась под тонким шелком. Сквозь пухлые, с блеском губы, виднелись белые, как жемчуг, ровные зубы. В ушах сияли подвески, колье на шее переливалось и мерцало в ярких лучах софитов.

Мансур ничего не видел, он словно замер. Он видел только девушку, это грациозное, ангелоподобное создание, величественно вышагивающую по ярко-освещенному залу. Он не спускал глаз с ее улыбающегося рта, с ее прелестных, блестящих глаз, гордо откинутой назад головы с высоким красивым теменем. Выразить красоту девушки не хватит слов, казалось Мансуру. Девушку надо было видеть, чтобы оценить. Вот она — моя судьба! Он в ней видел Ассоль, которая всю свою жизнь ждала его, своего Грея. Это она… та, несравненная, которую он тоже ждал всю свою жизнь! Это перст судьбы!

Девушка остановилась и стала с легким интересом смотреть на сцену, на которой, пританцовывая и с надрывом, пел молодой парнишка, новая восходящая звезда чеченской эстрады, Ахмед Бадаев. Девушка то приподнималась на цыпочки, то в такт музыки покачивалась, наклонив на бок свою божественную головку.

Вдруг заиграла танцевальная музыка, стоящая невдалеке молодежь, дружно захлопала в ладоши. «Хор-р-р-р-сва-а-ай!» — Послышался гик и молодой высокий парнишка, как метеор, ворвался в круг. Мансур замер на месте. Он стоял, не смея отвести глаз от незнакомки. Вдруг девушку вытолкнули в круг и она, плавно играя бедрами, поплыла лебедушкой. Все мужчины, замерев, не сводили глаз с ее лица, ее фигуры. Танцор, то приближался к ней, то выкрикивая «хорсвай» отдалялся и выделывал такие выразительные па, что все заводились на месте. Девушка мелко семенила, переставляя ножки в атласных туфельках на высоком каблуке так мастерски, так умеючи, словно всю жизнь только и делала, что танцевала. Было видно, что не одни каблучки она сточила.

Девушка откидывала голову назад, весело смеялась, обнажая мелкие ровные зубки, плавно двигала в такт музыки красивыми тонкими руками. Мансур на время забыл обо всем: о том, как попал на эту свадьбу, и кто его пригласил. Он любовался ею. И представлял себя вместо танцора. Он потерял счет времени и видел только перед собой это красивое белое личико. Эти ослепительные дразнящие зубки, эти роскошные волосы, рассыпавшиеся по худеньким плечам незнакомки. Вдруг девушка оказалась рядом с Мансуром и закружилась в вихре танца так, что у него кругом пошла голова. Усердно хлопая в ладоши, выражал он свой восторг. Мансур был счастлив, испытывая непередаваемое блаженство в этот вечер! Вот она совсем близко от него, он даже уловил запах ее духов. В следующую минуту взгляд ее разгоряченных глаз так и пронзил Мансура, и он еле устоял, как ему показалось.

Мансур не находил себе места. Он не знал к кому обратиться, чтобы обмолвиться с этой незнакомкой. Узнать, как ее зовут! Откуда родом эта красавица! Равнинная ли она или горянка? Хотя это не имело никакого значения! К какому бы роду ни принадлежала эта девушка, она будет его! Конечно, корабля с алыми парусами, как у Грея у него нет, но билет на самолет «Бритиш эрвейс» он ей обеспечит. «Я должен увезти ее в Лондон! Я просто не могу уехать без нее!».

Наконец подошла Хадижат, сестра Алибека и, выслушав Мансура, сказала:

— Я тебе, Мансур, ничего не обещаю, но подойду и поговорю с девушкой. Многим она отказала.

С этими слова она направилась в сторону красавицы. Наклонив изящную головку, девушка внимательно выслушивала «сводницу». Хадижат что-то говорила ей, указывая на высокую фигуру парня, с душевным трепетом ожидавшего своей судьбы. На губах девушки играла лукавая улыбка, а зеленые глаза в упор, оценивающе рассматривали Мансура. Он, не отрываясь, смотрел в ее зеленые, блестящие глаза. Его грудь распирало от счастья. Затем она о чем-то защебетала на ухо Хадижат. О, как многое отдал бы Мансур, чтобы услышать, о чем она воркует!

Хадижат дослушала последнюю фразу девушки и теперь направилась уже к Мансуру.

— Я ей передала твои слова. Зовут девушку Зарина, и ты ей очень понравился.

Горячая волна ударила в голову Мансура. Перед глазами все поплыло. «Что же ты растерялся?! Мужчина ты или нет!», рассердился на себя Мансур, и обратился к Хадижат с вопросом.

— Ну что дальше, что она тебе говорила еще? Я сказала, что живешь ты в Лондоне, что окончил Оксфордский университет, к тому же спортсмен и красавец, каких свет не видывал. Еще сказала, что ты работаешь в очень известной английской строительной кампании, сказала все, как есть, начистоту. И дала понять что ты, как жених, лучшая партия для девушки!

Мансур только из вежливости не перебивал Хадижат. Что за привычка расхваливать человека в глаза? Но не время сердиться!

— И что она сказала?

Хадижат пожала плечами и виновато опустила глаза.

— Ну… Ну же?

Девушка молчала, а затем, все еще глядя в пол, заговорила:

— Она интересовалась твоим банковским счетом, спрашивала, есть ли у тебя недвижимость в Англии? Держишь ли конюшни с породистыми скакунами, увлекаешься ли игрой в поло, и болеешь ли за футбольный клуб «Челси»?

Мансур стоял как вкопанный, словно внезапно потерял дар речи!

Рот пересох, как колодец в пустыне. Он не верил своим ушам! В то время когда его грудь распирало от чувств, и от чувств он был готов обнимать весь мир, это божественное создание, склонив свою красивую головку, интересовалось его банковским счетом? Мансура охватило чувство беспредельной жалости и горечи к этой корыстной девушке. Чувство, еще недавно теснившее грудь, вмиг угасло, и парень не слышал, о чем спрашивала его Хадижат.

Мансур ничего не ответил ей. Он медленно, как во сне, прошел по залу, спустился по величественной лестнице и, стараясь избежать любопытных глаз, прошел в фойе. Барабанная дробь за спиной действовала на нервы. Все еще доносились голоса и крики танцующих, отчаянно надрываясь от усталости, играла гармонь. Поскорее убежать, покинуть это место, это сборище, где каждый старается поймать на крючок жениха с пухлым банковским счетом. Где не берутся во внимание другие ценности. Убежать подальше от людей, чей идеал — толстосум! Чей Бог — деньги! Чья религия — богатство! Где молятся лейблам и дизайнерским маркам! Убежать подальше от этого места, убежать как можно быстрее… как можно быстрее!!!

Самолет произвел посадку, и пассажиры начали покидать салон. Улыбающиеся стюардессы, тепло попрощались с парнем и он, поблагодарив за полет, нырнул в теплый коридор, ведущий в аэропорт. Мансур прошел «пассконтрол», взял багаж и пошел к выходу. На стоянке дожидался его «БМВ», но Мансур не спешил. Он остановился, кивком головы забросил назад свои волнистые светлые волосы и проницательным взглядом осмотрелся по сторонам. Интересно, не примут ли его за сумасшедшего, если он опустится на колени и поцелует английскую землю, думал Мансур, стоя на виду у прохожих. Землю, которая приютила его как родного, дала престижное образование, достойную работу и завидное положение в обществе, наравне со своими гражданами. Его серо-зеленые глаза неотрывно смотрели на толпу пассажиров, словно ожидая от них одобрения своей идеи. Мускулистое, без грамма жира, натренированное тело, гордо посаженная голова, крепко сжатые губы привлекали к себе внимание. «Пожалуй, не стоит этого делать, целовать землю», — решил Мансур. Меня могут не понять! Выразив в душе благодарность Всевышнему, счастливый и наполненный радостью, он двинулся к автомобильной стоянке. Сел в машину, ласково провел рукой по панели, погладил обеими руками руль, застегнул ремень безопасности, произнес заветное «Бисмиллах1ирох1манирох1им», вставил ключ зажигания и нажал на акселератор. Машина сорвалась с места и взяла курс на Лондон. Включил радио. Послышалась знакомая английская речь, по которой Мансур успел соскучиться. А теперь после поездки в Москву, после увиденного и услышанного, она показалось ему самой родной.